Я упала возле нее на колени и прижалась к ней, чтобы удержаться от слез, я боялась плакать. Препятствия на моем пути были слишком велики, чтобы я могла их одолеть. Даже то, что я мучительно жаждала любви, было препятствием почти непреодолимым. Казалось, не было никакой возможности справиться со всем этим. Если я ошибалась в прошлом относительно Алисии, и если Джастин ошибался в отношении меня, то мы обязаны были сказать это. Мы обязаны были признать наши ошибки и исходить из этого. Но «это» кануло в прошлое, и было уже слишком поздно.
«Слишком поздно» — эти слова ранили больше, чем все остальное. Эти слова звучали в моих ушах на всем пути к дому. Все стало еще хуже, и выход из этого положения погрузился во тьму еще более густую, чем был раньше, и еще более затерялся.
Дейсия поджидала меня на террасе.
— Он нашел тебя? — спросила она.
— Тебе не следовало бы посылать его искать меня, — сказала я ей.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Опять все испортила, не так ли? Вы, американцы, хорошо умеете делать это. Вы слишком чувствительны. Когда он спросил меня, видела ли я тебя, что я могла сказать ему, кроме того, где ты была? Я упомянула, что ты в желтом свитере и что тебя будет легко увидеть среди деревьев еще издали. И знаешь, что он сказал? «Она всегда любила носить желтое». Это именно его слова. И знаешь, как он говорил об этом? Как будто он вспомнил что-то, о чем ему было приятно говорить.
Я могла только покачать головой, поднялась по террасе и вошла в дом. Помнить — этого недостаточно. Важно только настоящее, а в настоящем не было ничего. Тем не менее, когда я поднималась по лестнице, слова Джастина звучали в моих ушах: «Она всегда любила носить желтое». Слишком тонюсенькая соломинка, чтобы ухватиться за нее. Но это была единственная моя соломинка.
Когда я поднялась в длинную галерею, я подошла к портрету мистера Данкоума и остановилась перед ним. Он выглядел мягким, печальным молодым человеком, человеком, который покорился своей судьбе и сам вышел из борьбы. Некоторым образом у нас было что-то общее. Мы оба связали судьбы с Атмором и оба потерпели поражение. Его решение было вызвано безумным отчаянием. Я же была более стойкой, более упрямой. Я не могла сдаваться. Должен бы быть какой-то способ заглушить слова «слишком поздно». Конечно, пока дышишь, не может быть слишком поздно. Даже если Джастин сказал мне, что Алисия — это все, чего он хочет. Даже если все указывало на эту непреложную истину, мое упрямое сердце отказывалось верить этому, отказывалось принимать это.
Возможно, мне надо было теперь попытаться вернуться в прошлое и понять, что же я сделала такого два года назад, что разбило мою семейную жизнь. Возможно, оживив это ужасное время, я смогла бы понять, как выйти из всего этого.
Итак, я отвернулась от портрета и пошла по галерее, но вместо того, чтобы свернуть вправо, свернула влево, чтобы пойти в ту самую зеленую бархатную комнату, где у нас с Джастином произошла самая последняя ужасная сцена. Я прошла в южное крыло и пошла по коридору в комнату с башней, которая находилась напротив моей голубой комнаты.
Дверь в Зеленую комнату была прикрыта, но она легко подалась, когда я толкнула ее. Из широко распахнутых окон до меня долетел бриз. Должно быть, Нелли выветривала дым от сигарет, которые курил призрак.
Я хорошо помнила, как выглядел фокус комнаты — эта огромная жуткая кровать с балдахином, с которого по углам до самого пола свисали зеленые занавески, образуя как бы пещеру, в глубине которой позади кровати на стене висел желто-зеленый ковер с тем же рисунком, что и занавески. Другие стены полностью покрывали зеленые с золотом гобелены, на которых были изображены сцены охоты на оленей. Все это делало комнату спокойной. Нейтральный серый ковер лежал на полу — без сомнения, приобретение недавнего времени. На нем были разбросаны маленькие индийские розовые и голубовато-зеленые коврики. Даже стулья были обиты зеленым бархатом, который слегка пообветшал за многие годы. Я также вспомнила комод английской работы с зеркалом.
Несколько мгновений я стояла, замерев, вызывая то состояние, что было у меня в тот дождливый вечер, когда я в последний раз стояла здесь в зеленом тумане. По углам в медных подсвечниках горели свечи, а лампа из-под абажура в центре стола образовывала светящийся круг. Марк зажег свечи, прежде чем привести меня сюда. Марк играл на моей ревности, а я позволила ему. У него была только одна цель, как я поняла позже, избавиться от моего присутствия в Атморе и разрушить мой брак.
Но я была слепа и не подозревала об этом. Драматизируя свое одиночество, веря в то, что Джастин пренебрегает мною, я, тем не менее, не находила лесть Марка отвратительной. Если один брат недостаточно ценит меня, тогда, может, поможет то, что другой брат относится иначе, даже если любила я только первого. Я была слишком молода, чтобы понять, как я была глупа, и каким абсурдом было полагать, что такая элементарная уловка подействует на Джастина. Не понимала, куда может завести подобная тактика.
Все началось не здесь, не в этой комнате, а когда мы выходили из-за стола после обеда, чтобы направиться в гостиную и выпить по чашечке кофе. О нет! Это началось за несколько месяцев до того, с намеков Марка об Алисии. В результате я обрушилась на Джастина, заявив, что знаю и о ней, и о том, что он продолжает видеться с ней время от времени.
— Почему ты не сказал мне? Как ты мог позволить мне общаться с ней, когда я ничего не знала и не могла даже предположить, кем вы были друг для друга?